Какая веселая поэтесса любила приютить на диване длинного Чуковского?

Сегодняшний выпуск «Антологии отечественной поэзии» будет посвящен женщине, которая не унывала ни при каких обстоятельствах. И хотя не всегда у нее в доме были булки, и не всегда помазаны сливочным маслом, и очень редко по маслу растекался пахучий липовый мед, но она заряжала всех своим праздничным отношением к жизни.

Ее муж, крупнейший поэт Георгий Оболдуев, которого она звала Егорушкой, был гораздо более известен. И как поэт, и еще больше как переводчик. Но судьба распорядилась так, что при жизни Егор напечатал одно-единственное стихотворение, а его супруга еще до войны оказалась не просто поэтессой, а любимой миллионами людей…

Домашний театр для одного зрителя

27 мая 1903 года, 105 лет назад, в семье багажного кассира железнодорожной станции Александра Благинина родилась дочь, которую назвали Аленушкой. И отец, и мать, и бабушка с дедушкой души не чаяли в малышке, ради нее готовы были на все. Ну, скажите, какой отец организует свой домашний театр только для того, чтобы девочка развивалась гармонично? Роли играли все взрослые, но первую скрипку — бабушка, которая была прекрасной сказительницей и знала очень много песен, сказок, легенд. А второй скрипкой была мамочка. И маленькая поэтесса (первое ее стихотворение «родилось», когда ей исполнилось 8 лет) ответила самому дорогому человеку чуть позже, навеки обессмертив ее в своем знаменитом стихотворении.

Мама спит, она устала… Ну, и я играть не стала! Я волчка не завожу, А уселась и сижу.

Не шумят мои игрушки, Тихо в комнате пустой … А по маминой подушке Луч крадется золотой.

И сказала я лучу: — Я тоже двигаться хочу. Я бы многого хотела — Вслух читать И мяч катать, Я бы песенку пропела, Я б могла похохотать.

Да мало ль я чего хочу! Но мама спит, и я молчу.

Луч метнулся по стене, А потом скользнул ко мне. — Ничего, — шепнул он будто, — Посидим и в тишине…

А ровно через 10 лет, в 1921 году, в сборнике «Начало» было опубликовано ее первое стихотворение. К тому времени семья перебралась в Курск, где отец устроился на железнодорожную станцию багажным кассиром. Дедушка-священник спал и видел, что внучка выйдет замуж за служителя культа, станет матушкой и нарожает много детишек. А сама Аленушка всегда мечтала быть учительницей, а потому в любую погоду, подвязав легкую обувку веревочками, шла за семь верст в пединститут.

Как попасть в «Переделку»?

Это была очень целеустремленная девушка. После пединститута учеба была продолжена в Высшем литературно-художественном институте им. В. Я. Брюсова. Как значительно позже, в 1961 году, напишет Елена Александровна своему хорошему другу Корнею Ивановичу Чуковскому:

«Я тоже похожа на некую белку, Но хочется все же попасть в „Переделку“».

Кстати, эта дружба зародилась еще до их знакомства. Когда Аленушке было 13 лет, отец принес книжку, на обложке которой было написано: Корней Чуковский. «Крокодил». Вот как вспоминала об этом сама Благинина:

«Мы читали «Крокодила» взахлеб, все — взрослые и дети. Невозможно описать радость, которую принесла нам эта книжка. Мы ее выучили наизусть, мы перекидывались репликами из нее, мы ее разыгрывали в лицах.

Времена стояли тугие: шла война, надвигались великие испытания, кипели гражданские страсти, приближалась Революция. В семье у нас ждали очередного ребенка, так что работы в доме было предостаточно. Я работала, не покладая рук: мыла, стирала, стряпала; когда родился слабенький младенчик, стирала пеленки, ходила за больной матерью и делала еще тысячи всяких дел. Но во мне стояли две радуги, две радости — и все было нипочем…"

Она подражала Чуковскому, вот откуда у нее такая легкость стиха, такое восторженно-радостное «ребячье» восприятие жизни.

Я нашла в саду котенка. Он мяукал тонко-тонко, Он мяукал и дрожал.

Может быть, его побили, Или в дом пустить забыли, Или сам он убежал?

День с утра стоял ненастный, Лужи серые везде… Так и быть, зверек несчастный, Помогу твоей беде!

Я взяла его домой, Накормила досыта… Скоро стал котенок мой Загляденье просто!

Шерсть — как бархат, Хвост — трубой… До чего ж хорош собой!

Давайте снова забежим вперед. Послевоенные годы. Благинину разбил радикулит. В Переделкино, куда она так старалась попасть, в дачном поселке Союза писателей. Узнав об этом, Корней Чуковский примчался, бережно поднял Благинину на руки и отнес в машину. Чтобы отвезти в Москву, под присмотр врачей.

Однажды, когда она была в поликлинике, а потом вернулась домой, ее мама заговорщицки сказала: «Там у тебя на диване валяется Корнюша». И вправду, на диване развалился длинный и худой, как единица, Чуковский. Они не стали зажигать свет, а в темноте сочиняли разные «веселушки».

«Бабарельеф» (о толстых женщинах); «Вьюбчивый человек» (о ловеласе); «Дребеденьги» (непереводимое итальянское ругательство); «Снобит» (о приступе жадности); «Противозажиточные деньги» (о маленькой пенсии); «Шиллера в мешке не утаишь» (немец бы, наверняка, отказался лезть в мешок, в отличие от гоголевских героев); «Кот окончил высшее техническое урчилище» (четвероногих питомцев Аленушка обожала); «Береги челюсть смолоду» (первое наставление молодому боксеру).

Вам ничего это не напоминает? Конечно же, «Русское радио» и «шуточки от Фомы» (Николая Фоменко) — «Все гениальное — простынь!».

Ее муж был арестован еще за несколько лет до начала войны, перед ней выпущен на свободу, в годы сражений призван в армию. Он угас, не дожив и до десятилетия Великой Победы. А она, благодаря ему, пристрастилась к переводам, и благодаря ей мы узнали самобытных украинских, молдавских, татарских, польских и других поэтов. Но чаще она писала все-таки свои стихи. О, как тонко она могла все подметить, а самое главное, изложить понятным и взрослому, и ребенку языком:

Паук трудолюбив и весел, Авоську сплел, под водосток повесил. Туда росины крупные скатились И засияли, засветились… И сделалось такое волшебство, Что описать немыслимо его!

Но писала она и взрослые стихи, которые, впрочем, особой славы ей не принесли. И все-таки мне хочется привести одно из стихотворений Благининой:

Другие сны слетятся к изголовью, Умолкнут грозы в стынущей крови, И то, что называли мы любовью, Воспоминаньем станет о любви.

И отзовется жизнь иною мукой, Иным вонзится в сердце острием, И то, что называли мы разлукой, Быть может, страхом смерти назовем?

И только в час полночного молчанья, Когда восстанут вдруг в проснувшейся крови Все неисполненные обещанья, Все росстани, все горести любви,

Мы встретим их мучительным рыданьем, Обрадуемся, что еще живем, И то, что называли мы страданьем, Обыкновенной жизнью назовем…

Хотя практически до последних дней она сочиняла для детей. Вот одно из последних ее стихотворений, опубликованное в журнале «Мурзилка» в мае 1988 года.

— Черемуха, черемуха, Ты что стоишь бела? — Для праздника весеннего, Для Мая расцвела.

— А ты, трава-муравушка, Что стелешься мягка? — Для праздника весеннего, Для майского денька.

— А вы, березы тонкие, Что нынче зелены? — Для праздника! — Для праздника! — Для Мая! Для весны!

Кстати, с «Мурзилкой» Елена Александровна сотрудничала 55 (!) лет.

А ровно через год после написания «Черемухи», 24 апреля 1989 года, Благининой не стало. Но ведь и создала она его в возрасте 85 (!) лет. Где ж она черпала эту легкость? Литературная загадка…